Мы забрались в “таурус” и выехали со стоянки. На первых жедесяти метрах я понял, что водитель из Мордехая никакой, и попробовалзастегнуть ремень безопасности. Замок оказался сломанным, однако владелецмашины, похоже, и не подозревал об этом.

“Таурус” катил по довольно чистым улицам северо-западногоВашингтона, оставляя позади десятки заколоченных досками домов, проулки, узкиенастолько, что в них отказывались въезжать даже водители “скорой”, школьныедворы, обнесенные оградами с колючей проволокой. Глубже и глубже мы проникали вкварталы, постоянно сотрясаемые взрывами насилия и ненависти. Грин был превосходнымгидом. Вокруг лежал его мир: каждый дом имел свою судьбу, каждый поворот таилсвою историю. Мы проезжали мимо приютов и кухонь, где Мордехай знал по именамвсех кухарок; мимо церквей, в которых службы отправляли знакомые емусвященники. Церкви Грин авторитетно делил на плохие и хорошие. Первые держалидвери на замке от бродяг, вторые распахивали настежь. В одном квартале Мордехайс гордостью показал здание своей юридической школы.

Чтобы получить образование, он потратил пять лет, сидя поночам над учебниками, а днем работая в двух местах сразу.

В другом квартале притормозил у сгоревшего дома – бывшегопристанища торговцев крэком <Кристаллический кокаин, предназначен длякурения> , здесь погиб его третий сын, Кассиус.

Неподалеку от офиса Мордехай спросил, не буду ли явозражать, если мы заглянем внутрь: ему нужно проверить почту. Я согласился,ведь прогулка от этого не ухудшится.

В знакомом помещении было сумрачно, холодно и пусто.Мордехай щелкнул выключателем.

– Мы сидим втроем: я, София Мендоса и Абрахам Лебов. София –социальный работник, но знает законы улицы лучше, чем мы, вместе взятые. –Вслед за Грином я обогнул обшарпанные колченогие столы. – Не поверите, нораньше здесь работали семеро профессиональных юристов.

Тогда мы еще получали от правительства какие-то деньги.

Теперь же, по милости республиканцев, нам не перепадает ницента. Три кабинета расположены за той стеной, три по нашу сторону. – Онэнергично взмахнул руками. – Сколько места пропадает зря!

Действительно пропадало (если исходить из отсутствияперсонала), но уж никак не зря, поскольку шагу было нельзя ступить без того,чтобы не наткнуться на картонную коробку с запылившимися папками или стопкупотрепанных юридических справочников.

– Кому принадлежит здание? – поинтересовался я.

– Фонду Коэна. Старый Леонард Коэн был учредителем солиднойадвокатской конторы в Нью-Йорке. Умер в восемьдесят шестом, когда ему стукнулолет сто. Деньги старик зарабатывал такие, что пачки банкнот впору было несчитать, а взвешивать. И вот поди ж ты – под конец взял да и заявил: на томсвете мне они ни к чему! Потом пустился во все тяжкие – одна богадельня,другая. Но главным его Детищем стал фонд поддержки юристов, оказывающих помощьбездомным. Так появилась на свет наша контора. В настоящее время фонд содержитеще две таких же: в Нью-Йорке и в Ньюарке. Меня приняли на работу в восемьдесяттретьем, а через год я уже сидел в кресле директора.

– Значит, финансирование идет только из одного источника?

– Практически да. В прошлом году фонд выделил нам сто десятьтысяч. Годом ранее – сто пятьдесят. Денег отпускают все меньше, вот иприходится расставаться с работниками. Управляется фонд безграмотно, основнойкапитал съедают чиновники. Сомневаюсь, протянем ли мы еще лет пять. Может,хватит годика на три.

– И нет никакой возможности собрать средства?

– Ну почему! Целых девять тысяч за прошлый год. Но на сборытребуется время. Либо мы занимаемся юридической практикой, либо собираемденьги. София не умеет быть любезной с людьми. Эб – заносчивая задница. Так чтоостаюсь один я. Плюс мое обаяние.

– А во что обходятся накладные расходы? – Похоже, я былслишком въедлив, поскольку особого беспокойства по поводу их финансовогоположения не испытывал. В конце концов, почти все некоммерческие организациираз в год представляют общественности отчеты с расписанными до цента приходом ирасходом.

– Две тысячи в месяц. После всех затрат, вычтя небольшуюрезервную сумму, мы делим на троих восемьдесят девять тысяч долларов. Поровну.София считает себя полноправным компаньоном. Честно говоря, мы с ней не спорим.Я приношу домой около тридцати тысяч в год, столько, по слухам, получает юрист,чья клиентура состоит из бедных и неимущих. Добро пожаловать на нашу улицу,мистер.

Мы вошли в его каморку и уселись друг против друга.

– Похоже, вы не оплатили последний счет за отопление, –обронил я.

– Очень может быть. Нам нечасто приходится работать повыходным, какая ни есть – все же экономия. А потом офис просто невозможно ниобогреть зимой, ни утеплить летом.

* * *

В “Дрейк энд Суини” подобная идея никому бы не пришла вголову. Отдыхать по выходным, чтобы сэкономить деньги!

– Кроме того, если здесь будет хоть какой-то комфорт,клиенты и вовсе не захотят уходить. Поэтому зимой у нас холодно, а летом душно.Кофе хотите?

– Нет, спасибо.

– Конечно, все это шутки. Мы не пытаемся отпугнуть своихподопечных. А температура беспокоит нас мало. Когда знаешь, что твои клиентыпривыкли терпеть голод и холод, сам перестаешь обращать на это внимание. Вас немучило чувство вины во время завтрака?

– Мучило.

На лице Мордехая появилась мудрая улыбка человека, которыйнемало пожил и многое успел повидать.

– Обычное дело. К нам приходят молодые юристы из крупныхфирм, я зову их бессребрениками, и они как один признаются, что поначалу теряютвсякий аппетит. – Грин похлопал по своему объемистому животу. – Но всепроходит.

– А чем бессребреники занимаются? – Я понимал, чтозаглатываю наживку, и отдавал себе отчет, что Мордехай видит это.

– Находят клиентов в приютах. Работа в принципе нетрудная,как правило, требуется облаять по телефону бюрократа, не желающего оторватьзадницу от стула. Талоны на питание, пенсии для ветеранов, жилищные субсидии,медицинское обслуживание, пособия на детей. Примерно Двадцать пять процентовнашей работы связано с выбиванием всякого рода социальных льгот.

Я внимательно слушал. Мордехай читал мои мысли.